Фотография Максима Горького и Фёдора Шаляпина

1900-1910-е гг.

9,5х4,5 см.

В хорошем состоянии.

Статья «Мы братья» из журнала «Огонёк» от 4 июня 1907 года: «Фёдор Иванович Шаляпин пользуется за границей известностью уже несколько лет. Его жена — итальянка и живёт с детьми постоянно в Монце. Здесь Шаляпин проводит свои свободные недели.

В настоящее время наш бас приковал к себе всеобщее внимание западно-европейского общества. С одной стороны, этот ангажемент в Нью-Йорке, где бас получит за 25 спектаклей 100 тысяч рублей и затем не менее бешеные условия гонорара в Монте-Карло, Милане и Барселоне, где он будет петь после своего турне по Америке. С другой — стоустая молва, поставившая Ф.И. Шаляпина в ряд чуть не вождей русского освободительного движения, эти сказки, рисующие Шаляпина в главе вооруженного пролетариата на московских баррикадах… Всё это только на том основании, что он по приезде в Петербург из Москвы после декабрьских дней 1905 года был по недоразумению арестован на несколько дней.

За неимением более животрепещущих тем французские журналисты выдумали Шаляпина, и все парижские салоны разговоров о «друге Максима Горького».

Шаляпин охотно беседует и, очевидно, не прочь подурачить не в меру ретивых парижских интервьюеров. Журналисты тоже не кладут на руку охулки и прикрашивают втрое. Получается сказка из тысячи и одной ночи. Хотя, несомненно, есть и интересные мотивы. Таким мотивом является история знакомства знаменитого певца и артиста с певцом российского босячества.

История знакомства более чем оригинальна. Непосвященные могут легко усмотреть здесь блёстки фантазии. Но, по словам парижского журналиста, это — рассказ самого Шаляпина:
— Я родился, — рассказывает Ф.И., — в Казани. Едва я выучился грамоте, как попал в учение к сапожнику. Рассказывают, будто к этому времени относится мое знакомство с Горьким. Ничуть не бывало. Горький — нижегородец, старше меня на целых пять лет, и тогда мы друг друга не знали. Только потом, когда мы сошлись, подружились и стали рассказывать друг другу историю нашей жизни, оказалось, что у нас есть в прошлом много интересных совпадений.

Мне было 16 лет, когда я работал в Казани на лесном дворе. Через улицу помещалась булочная, куда я ходил за хлебом. В подвале, где выпекался хлеб, молодой рабочий, обнаженный по пояс, месил тесто.

Это был Горький, тянувший лямку чернорабочего и не помышлявший о беллетристике. Мы тогда не были знакомы.

Из Казани я попал в Уфу. Лесной двор я променял на место артельщика и состоял при станции Уфа. Я часто встречал одного чернорабочего — он передвигал вагоны с одного пути на другой.

Это был Горький.

Мы и тогда не были знакомы. Но в местных повременных изданиях стали появляться чьи-то небольшие рассказы. В них развертывалась жизнь русского рабочего, и они меня захватили. Я уже и тогда чувствовал своё истинное призвание и дал себе слово, что лишь только осуществятся мои мечты, я пойду к автору рассказов и назову его братом.

Этот никому неведомый автор был Максим Горький.

Я ещё раз изменил профессию. Я работал на Волге по перегрузке арбузов. Десять-пятнадцать рабочих составляли цепь, и арбузы перекидывались по этой цепи с парохода в амбары к берегу. За всякий арбуз, упавший в воду, приходилось слышать площадную ругань. И все это за каких-нибудь 30 копеек в день.

Я перегружал арбузы, а душа моя рвалась туда, в храм искусства. И я ушёл из цепи грузчиков и пошел в театр.

Статист, хорист, выходной актер в драме, потом компримарио… Я прошел все эти мытарства, пока один оперный артист не отрекомендовал меня в Тифлис профессору Усатову. Под руководством Усатова я учился пению. Мой голос понравился, и я получил ангажемент на басовые партии в Петербург.
Однажды… Я только стал разгримировываться, как в дверь моей уборной кто-то постучался.

Вошёл какой-то неизвестный и отрекомендовался:
— Я Максим Горький… Я знаю историю твоей жизни… Мы братья.

Так я познакомился с Горьким. И в дружеских беседах стало выясняться, что мы знакомы давным-давно.

Эту историю Шаляпин рассказал в Париже сотруднику венской газеты Neues Wiener Journal. Трудно сказать, где здесь правда переходит в фантазию венско-парижского журналиста. По крайней мере для нас, полагавших, что мы знаем биографию Шаляпина и Горького, здесь много нового.
Но экспонированы драматические положения превосходно. А драматическая экспозиция так необходима перед путешествием за океан!»